Прервались на обед, после чего разговоры в стиле «круче только яйца» продолжились. Симодзумо Хиро чувствуя, что провинциалы потихоньку отбирают власть на совете — сделал ход конем. А что это вы дорогие куни-сю, так мало самураев привели то?? Тут Сабуро подает генералу свиток с иероглифами, заверенный печатью дайме Сатоми и Хиро-сан зачитывает любопытный указ моего отца. Согласно ему, самурай с доходом в 100 коку должен привести в армию дайме а) собственную обслугу б) одного бойца ранга го-кэнин в) одного копейщика и оруженосца. Кроме того, в комплекте шли — конюхи, зачем-то переносчики сандалий и каких-то лакированных ящиков и так далее и тому подобное. Регионалы резко помрачнели и начали доказывать Хиро-сану, что те доходы, которые им приносит земля и крестьяне, ну никак не позволят так шиковать. Завязался спор. А генерал то не промах. Вешал мне лапшу на уши, что не знает, сколько куни-сю выставят войск, а сам в союзе с казначеем здорово подготовился.

Однако скоро все эти споры мне порядком надоели и я, не решаясь круто завернуть установленный ритуал, оставил совет на Хиро-сана и отправился с поездкой в город. Пора уже познакомиться с жизнью простых людей, явить себя подданным и вообще ускорить слегка прогресс в провинции. Сначала визит вежливости к айну. А не согласиться ли достопочтенный Амакуни заглянуть в гости к своему коллеге — тибовскому кузнецу?? Зачем? Хочу научить варить новый вид железа. Ага, есть проблеск интереса в глазах.

Ко мне подводят пегую лошадку и я, помолясь, взбираюсь на нее. Кобылка оказывается резвой, но управляемой. После того, как я прибираю поводья и сжимаю ее коленями, она быстро успокаивается и перестает взбрыкивать. Так то лучше. Мимоходом узнаю имя. Зовут Тиячи. Надо будет наладить взаимоотношения. Говорят, хорошо помогает морковка. Нас с айном окружает охрана, состоящая из самураев-псов семейства Абе и мы отправляемся в путь.

Город Тиба располагается в получасе быстрой рыси от крепости. Сначала начинаются предместья, поля и сады и сразу деревянные домики, окруженные у тех, кто побогаче — каменными стенами, у тех, кто победнее — решетчатой оградой. Поражает чистота на улицах, практически отсутствие нищих и попрошаек, конечно, если не относить к последним — странствующих монахов.

Проезды специально посыпаны песком, конские «яблоки» тут же убирают дворники с метелками. Радует также четкость планировки, закрытые сточные канавы, практически без запаха. В минусы я записал некоторую однообразность архитектуры. Практически все дома спланированы одинаково — каменный фундамент, приподнятый пол и дальше только дерево — для несущих колонн, перекладин каркаса, стен, потолка и крыши. Понятно, что камень для строительства не вариант — жарко и землетрясения, но какие то смешанные варианты, наверное, возможны. Ибо главный бич подобных построек — пожары. Раз в два, три года деревянные японские города выгорают полностью. Погибают тысячи людей, остаются без крова десятки тысяч. Этому особенно способствуют двускатные крыши из соломы в бедняцких кварталах. Если японцы побогаче кроют свои загнутые углами кверху крыши пожаростойкой черепицей, то горожанам попроще ничего не остается кроме соломы. Случайное возгорание, сильный ветер, верховой пожар. С этим надо что-то делать.

Одна из улиц ведет явно на рынок. Делаю поворот, охрана выскакивает вперед расчищать дорогу. Так, что у нас с торговлей? Слезаю с лошади, осматриваю прилавки. Лавочники падают ниц, при попытке начать разговор впадают в ступор. Оно и понятно, ниже купцов в японской иерархии только неприкасаемые «эта». А тут сам дайме пожаловал, лично расспрашивает про цены, спрос…

Тем не менее, общую картину сложить удается. Все мелкие и средние торговцы объединены в профессиональные объединения — «кабунаками». Именно эти союзы решают, кому чем торговать, куда что вести на продажу, устанавливают цены, отвечают перед властями за выплату налогов и сборов. Практикуется круговая порука. Кабунаками выпускают свои векселя, имеют зачатки кредитных касс взаимопомощи. Ремесленники также все поголовно состоят в корпорациях «дза», аналог средневековых цехов. Насколько я помнил из истории, цехи монополизировали тот или иной вид производства и здорово тормозили прогресс. Талантливый самоучка или рационализатор со стороны не мог внедрить свое изобретение помимо, как у мастеров цеха. А те, зачастую, специально отказывались что-либо менять, опасаясь потери власти.

Рынок, однако, оказался достаточно богатым, с большим ассортиментом. Несколько оружейных лавок, где айн презрительно оттопырив губу перебирает мечи и нагинаты, лабазы с продуктами (в основном рис, соленья, овощи и фрукты, вяленная рыба), большой суконный ряд — тут продают хлопчатобумажные ткани, парчу, шелк. Есть торговцы редким фарфором, лакированными изделиями, бумагой, воском…

Начинает накрапывать дождь и мы сворачиваем инспекцию. Торопимся на центральную площадь, где меня уже терпеливо ждет почетная делегация горожан. А где красная дорожка? Нет красной дорожки. Хлеба с солью тоже нет. Черт, как же мне тут не хватает обыкновенного черного, ржаного хлеба. Спешиваемся. Все при нашем появлении закрывают бамбуковые зонтики и встают на колени. Кланяются лбом в лужи. Мнда, надо что то с этим показным раболепием делать. Или «восток дело тонкое» и лучше ничего не менять? Слегка кланяюсь в ответ.

— Ну, давайте знакомиться — оглядываю компанию из пяти японцев — Вы меня знаете, а вот я после удара по голове, всех забыл.

— Конечно, кроме Кусуриури-сана — киваю головой круглолицему аптекарю.

Слева направо мужчины представляются. Пожилой японец с большим ожогом на щеке — главный кузнец Тибы Иемица Мито. Главного синтоистского священника зовут Мияги Маэ. Одет он в ритуальное белое кимоно с широкими рукавами, на голове — черная остроконечная шляпа. Еще двое мужчин оказываются уездными управителями коор-бугё. Местная администрация в их лице занимается сбором налогов, решением земельных споров, городским строительством — вообщем всем тем, чем занимаются любые власти в любых городах, хоть современных, хоть средневековых.

Мы все вместе заходим в большое деревянное двухэтажное здание. В комнатах, обложенные свитками, сидят на коленях с десяток чиновников. Все заняты делом, аккуратно выводят иероглифы, принимают посетителей. Опять дружный коллективный поклон. Прохожу в большой зал, где на помосте накрыт традиционный обед. И как только успели?! Ведь я без предупреждения. Для начала я прошу присоединиться ко мне кузнецов, а управителей и священника подождать окончания нашего разговора за седзи.

Рассаживаемся. Оба японца смотря на меня выжидательно. Эх, начнем двигать прогресс.

— Вот, это что? — спрашиваю я мастеров, демонстрирую рисунок, подготовленный заранее.

— Похоже на пушку, которые стоят на кораблях «южных» варваров — осторожно отвечает Мито.

— Нет, это пороховой огнемет «хоцян». Пятьсот лет назад его изобрел в Китае некто Чэнь Гуй. Вот это — начинаю водить по изображению палочкой для еды — бамбуковый ствол. Вот сюда загружается порох, вот эта часть ствола — глухая камера. А вот через эту дырку осуществляется поджог. В те времена китайцы неправильно смешивали порох, поэтому он не взрывался, а просто горел. Но даже этого хватало, чтобы хоцян выстреливал вперед горящую смесь.

— И к чему, Ёшихиро-сан, нам это рассказываете? — хмурится айн.

— А к тому, Амакуни-сан, что спустя несколько лет один из кузнецов-оружейников города Чоу-чуньфу придумал «тухоцян» — бамбуковое ружье, из которого силой пороха выбрасывалась пуля. Китайцы начали применять его в борьбе с монголами, те воевали с арабами, которые придумали отливать ствол из меди. Называлось арабское ружье — модфа и было сделано из железной трубки с деревянным наконечником, за который воины держали его при стрельбе. У арабов мофду позаимствовали европейцы, те самые южные варвары. Они еще больше усовершенствовали бывший тухоцян и стали отливать пушки из меди и железа, делать к ним ядра, а недавно и картечь.